Да, мы тогда начинаем интервью 20 сентября 2024 г. 11:15. Тогда я попрошу Вас, пожалуйста, представиться.

Значит, меня зовут Терюков Александр Иванович. В данный момент я научный консультант Музея антропологии и этнографии, имени Петра Великого, Кунсткамера. Я заканчивал университет в [19]75 г. То есть я учился в университете с [19]70 по [19]75 гг., и с [19]75 г. я как бы работаю в одном месте, в одной точке. Основное место работы. Потому что были, конечно, какие-то дополнительные места работы, но это уже другой, наверное, вопрос. Так что да.

Тогда для начала расскажите немного о себе, о своей семье, о детских годах. Кем вы мечтали стать, когда вырастете, и как и почему приехали в Ленинград?

Ну, значит, я вырос, можно сказать, в глухой деревне. Ну это относительно – глухой деревне, это как бы… такая вот метафора, но, в общем-то, достаточно далеко от крупных городов. Районный центр, тогда республика… сегодня Республика Коми, тогда Коми АССР. Это село Кослан, где я родился, и, соответственно, где жили мои… на тот момент жили мои родители. Мой отец – выходец из Удорского района, Республики Коми нынче, да. Родился ещё больше, дальше, глубже в тайге, в небольшой деревеньке, которая сегодня называется Кривое – Кривонаволоцкая, потому что там был изгиб реки, на берегу которого стояла эта деревенька, и поэтому его назвали, это место, Кривое. Моя мама родилась тоже в Республике Коми, но под Сыктывкаром. Есть такое тоже село – Зеленец, в котором… судьба её закинула в Кослан после завершения педучилища, куда она была отправлена на работу по распределению. Отец у меня всю свою жизнь работал учителем, был директором школы, просто преподавателем, а начинал свою деятельность трудовую после окончания тоже педучилища и был направлен в небольшую деревеньку по реке Вымь. Вы, наверное, немножко представляете, да?

Да-да^[1].

И он отработал учителем начальных классов 2 года. В 20 лет (тогда в армию призывали в 20 лет) его призвали в армию. Это был [19]39 г., ещё такое спокойное [время], и он попал служить на Дальний Восток. Там есть такой город Благовещенск, да, рядом есть город Биробиджан, и вот его как бы молодость, военная, армейская прошла вот в тех далёких краях. Но в [19]41 г., когда он должен был демобилизоваться (служили 3 года), началась война, и, соответственно, он уже остался в армии и демобилизовался в 1946 г.  в Германии. То есть, как вот бывало, судьба бросала человека по приказу там, там, там, и в [19]44 г. он уже был на Западном фронте, принимал участие… В Белоруссии освобождении… В [19]45 г. он принимал участие в освобождении Варшавы, у него была медаль за взятие Варшавы, и в [19]45 г., когда должны его были демобилизовать, потому что учителей, по указу Верховного Совета СССР, должны были демобилизовывать в первую очередь. Потому что – учителей, надо было учить. Ну так получилось, что он стал… его назначили военным комендантом одного небольшого немецкого города, где он проводил – модные сейчас слова такие – демилитаризацию и денацификацию, да, поэтому… Но в [19]46 г. его демобилизовали, и он вернулся опять уже в Кослан, стал снова учителем, поступил заочно учиться в Архангельский пединститут, ну, который он потом все равно не закончил, и у него всю жизнь было незаконченное высшее образование. Но это не мешало ему всю жизнь преподавать в школе, быть директором двух школ. И, наверное, он преподавал где-то до… лет до 70, да, преподавал историю, потом появилось обществознание, потом он преподавал географию. То есть, ну, как бы сельские учителя – они были многостаночники, когда что надо, то и преподавали. Поэтому вот, вот это вот моя, условно говоря, семья, она была в своей основе, если я… У меня родословная – она есть, да, с середины XVII в., когда были введены метрические книги, куда начали вписывать уже пофамильно, поимённо, не просто там – Ивашка такой-то, да.  Поэтому вот с 1744 г. первая метрическая книга сохранившаяся вот в той церкви, которая была рядом с деревенькой, где мой отец родился, поэтому вся эта… выстраивается. Все они были крестьянами, все они были, как говорится, охотились –  охотниками – на Севере. И… когда на выбор, мне как бы вот, с одной стороны, было довольно просто, потому что я вращался в учительской среде, детство у меня прошло среди людей, которые, в общем-то, прошли эту страшную войну, выжили, остались живыми, здоровыми, и все работали. Вот… вот это так называемая сельская интеллигенция. Есть такое понятие, термин, да, который как бы вот в этой среде я вырос. У меня были какие-то некоторые метания, как всегда, да, сначала я хотел стать офицером, но мне отец сказал, что лучше этого не надо. Потому что золотые погоны носить очень сложно, очень тяжело и очень опасно. Потом я хотел стать геологом. В конце концов, я остановился на истории. И после того как я окончил среднюю школу, я пошёл… приехал поступать в Ленинградский университет. Первый раз хотелось поступить на кафедру археологии. Но, к сожалению, знаете, такой вот… это была очень престижная кафедра, туда брали только уже ребят, которые уже где-то что-то копали, где то что-то делали. Ну. То есть я как бы не прошёл по конкурсу, вот. Вернулся обратно к себе на родину, и... Я год – то есть фактически учебный год школьный, да – с сентября по июнь я поработал лаборантом в школе, можно сказать, что началась моя преподавательская работа, потому что приходилось иногда заменять учителей. Ну, это же все ещё знакомо, и говорить что-то, вести урок. Ну, ну, а как лаборант физического кабинета, я вёл практические занятия, фактически все, поэтому… Потом призыв в армию. И в [19]67 г., а школу я закончил в [19]66 г. В [19]67 г. я ушёл в армию. Ну, в [19]66 г.  поступить было очень сложно ещё почему, особенно из сельских местностей… Потому что был выпуск одновременно двух классов – 11-го и 10-го, да, это 11-я придумка Никиты Сергеевича Хрущёва. Вот. И вот это был [19]66 г. – был последний выпуск 11-го класса и первый выпуск восстановленного 10-го класса. То есть 11-й класс был как бы продолжен, на один год больше, и поэтому по стране было… были большие классы, было достаточно много людей, детей, потому что это вот послевоенный… как это сказать? Пик рождаемости, он был достаточно большой, тогда и людей было довольно… Детей было, подростков было очень много, но, тем не менее, как-то это было не трагично. Да, я… пошёл в армию, потому что тогда считалось, [что] служба в армии – это нужная, почти что обязательная вещь, и, ну, в общем-то, большая часть подростков-мальчиков проходила через армейскую службу. Был призыв тогда из Республики Коми – в тот момент, когда я призывался – в Восточный пограничный округ. Это современная Средняя Азия, и я почти 3 года находился в Средней Азии. Это Казахстан, Киргизия. Ну, большая часть именно в Киргизии, в Киргизии в горах, 2,5 км высоты. Ну, для молодости тогда это было все как-то так… Да и, опять же, там же, опять, в армии у меня как бы продолжилась, можно сказать, преподавательская работа. Это не было преподавательской работой, но после окончания сержантской школы я как бы постоянно вёл занятия с солдатами, да, политбеседы, уставы. Политработа, то есть политзанятия. Ну, это вот такая [практика] как бы, из которой, как бы, я пришёл… Уже почти что вернувшись готовым преподавателям, но у меня не было диплома. Да ну, этим заниматься никто ничего не спрашивал, да, в приказном порядке – вперёд, да. Так, что армия, в общем-то, так скажем, оказала на меня вот такой вот большое положительное значение, не говоря уже про физическое, психологическое, это попытка нахождения контакта с людьми… А там такая была ситуация, что это китайская граница. Это [19]69 год, наверное, помнишь Доманский? Ну, Доманский все знают, а на большой китайской границе существовала ещё масса маленьких, локальных, менее известных – только вслух не произносилось – таких вот действий, столкновений. Слава Богу, в горах этого не было, потому что там негде было все-таки. Вот, но вот в Казахстане, когда я служил, у нас, напротив нас была китайская застава, и мы каждый день ходили вдоль границы друг с другом, рядом да, там небольшой ручеёк был, который разделял СССР от Китая. Поэтому это все как бы сказывалось положительно и во многом, наверное. Ну и ещё один момент. Именно там, на китайской границе, я стал членом партии. Ну это такая была тоже почти что как в войну, потому что, ну, ситуация вот была сложная, и это, конечно, сыграло свою роль, когда я уже после войны снова приехал в Ленинград, в [19]70 г. и поступил в университет на исторический факультет.

Почему уже не археология?

Но уже на кафедру этнографии, потому что в этот промежуток, который я служил, да, в [19]68 г. была восстановлена кафедра этнографии в Ленинградском университете. Но уже на историческом факультете. Потому что перед тем, как его закрывали, кафедра этнографии успела побывать на восточном факультете, на филологическом факультете, а потом была она закрыта, но в [19]68 г. она была вновь восстановлена, но уже на историческом факультете. Мне посоветовал туда поступить на кафедру Л.С. Клейн^[2]. Я с ним познакомился в свой первый приезд, потому что его однокурсник работал директором Республиканского краеведческого музея в Сыктывкаре.

А кто это?

Уже сейчас не помню, как его [зовут], мне жалко, надо было попытаться... И он мне дал, условно говоря, рекомендательное письмо Л.С. Клейну.

Это ещё когда Вы на археологию поступали?

Да, хотел я археологом стать.

Даже рекомендательное письмо не [дало гарантии поступления]?

Да. Вот, ну и с тех пор, потом так получилось, что я с ним переписывался. Пока я был вот на службе, что-то я там читал, старался готовиться. Ну, в армейских условиях это не всегда возможно.

Вы спрашивали советов?

Ну, мы с ним переписывались, да, а потом, когда я приехал в [19]70 г. Он говорит: «Слушай, тебе, наверное, проще будет поступить на кафедру этнографии».

А у Вас сохранились письма Л.С. Клейна?

Какие-то письма есть, надо просто посмотреть. И он говорит: «Ну вот, тебе проще будет этнография, ты сейчас с людьми поработал в армии, там это у тебя опыт, там, общения». А там ещё, там, в Казахстане, казахи, в Киргизии – киргизы, то есть уже как бы и такой уже опыт общения межнационального. Да, сам я был коми, там, да, у нас, соответственно, на заставе были и коми, и русские, украинцы, два татарина было, потому что это на границе обязательно на каждой заставе тогда было два татарина, которые знали татарский язык. Тогда ещё много людей знало татарский разговорный язык, потому что нужно было общаться с казахами, киргизами там. А это же один язык – тюркский, одна общая основа, поэтому они могли выступить в каких-то случаях такими переводчиками. Вот, ну и вот… вот так вот получилось. И на… он, значит, говорит, я попрошу, поговорю с Р.Ф. Итсом^[3]. Да, а потом, значит, были экзамены и плюс так называемое собеседование. Сейчас этого нету такого. То есть ты приходишь на кафедру, преподаватели сидят. И так проходит беседа. Кто такой? Откуда? Что? Что знаешь, что не знаешь, что умеешь там, да.

Кто был на Вашем собеседовании?

А у нас были на собеседовании, фактически были все. Р.Ф. Итс, который профессор,  зав. кафедрой, Александрович Вильямович Гадло^[4]… А, нет, не все. Илья Иосифович Гохман^[5]. Вот они втроём были, да, вот мы как-то так побеседовали. Ну так, удалось произвести положительные впечатления. Ну так вот, на тот раз я поступил учиться, и, соответственно, с [19]70 г. я прошёл полный курс обучения на кафедре.

А вы сразу начали заниматься именно той темой, по которой защищались?

Да, это вот заключается в том, что, конечно, я уже… мне было проще заниматься коми, да, чем, скажем, кем-нибудь… Я знал коми язык. Я сам коми, да, соответственно, для меня это не стояло [вопроса о выборе]. И потом у меня… я каждый год ездил на каникулы домой и уже стал что-то там собирать, разговаривать, там у меня ещё бабушка жила, была, там бабушки собирались, там с ними можно было поговорить. Ну вот, и поэтому у меня начал накапливаться материал, который я… который вылился потом в дипломную работу. Он был связан с погребальным обрядом коми. Плюс одновременно я записывал, точнее, мне записывали. Моя мама записывала. Бабушка была неграмотная, как ни странно. Да, она только подпись умела ставить. Вот она фактически не говорила по-русски. Вот, и… а мама у меня записывала. Какие-то там бабушки придут, соберутся, она там тетрадку по моей просьбе, там то-то, то-то, то-то, то-то. И поэтому уже к концу моей [учебы], это самое, хотя я и… не предполагалось студенческое, как бы вот. Идёт [запись]?

Да, я решила на всякий случай проверить. Да, идёт.

Вот, и вот таким образом как бы прошло. Кафедра – она была молодая. Фактически я был третий приём. Да, после восстановления. Кафедра была небольшая, так же, как и сегодня, 7 человек сейчас, 7 человек было и тогда, вот и… Ведь студент превращается в исследователя именно в моменте общения с преподавателями. Ну, у нас каждое лето было обязательно – о экспедиции.

А куда выезжали?

Мы выезжали, значит, первый… после 1-го курса, которая была на истфаке, обязательная археологическая практика.

Она и сейчас, да, там на выбор сейчас: этнографическая или археологическая.

Выбора не было. Да и мы всем курсом с Александром Вильямовичем Гадло – он договорился – поехали на Северный Кавказ, в Карачаево-Черкессию, там есть изумительное место. Архыз. Архызское городище. Это такое место, в котором, представляете, вот… уникальное: на городище стоят 3 византийских храма, больше нету такого. Городище погибло во время монгольского нашествия, но вот храмы не были разрушены, они как бы постепенно перешли даже не в руины там, ну. И там Орджоникидзе тогда. В университете был археолог. Владимир Владимирович Кузнецов, который копал, расчищал вот это архызское городище. Вот и благодаря ему этому оно сохранено. Недавно я, в прошлом году, видел даже интервью с ним, репортаж с этого городища, потому что он уже в возрасте тоже, но, тем не менее, вот городище оно сохранилось, и он до сих пор работает. Там работать можно долго и много, ещё много лет. Потом у меня была после 2-го курса экспедиция на Колыму и Индигирку.

Это археологическая?

Нет, это уже типично чистая этнографическая. Была она с сотрудником тогда Института этнографии с Раисой Викторовной Кобаницкой, которая работала здесь, работала в отделе, вот где мы сейчас сидим^[6], в отделе восточных славян, она занималась русскими Сибири, переселенцами. Вот там есть населённые пункты вдоль Ледовитого океана, которые существуют до сих пор, которые были основаны русскими казаками, которые шли вдоль побережья, осваивая вот этот великий путь сибирский. 3-й курс у нас не было экспедиции, но у нас были сборы военной кафедры. Можно потом чуть-чуть остановиться.  4-й… 4-й курс экспедиции – я ездил с Р.Ф. Итсом на Обь, хантами-манси, а там плюс, он мне говорил: «Да ты там ещё и коми увидишь». Да, потому что там действительно я встречался уже с коми, которые коми-переселенцы, которые были, да. А Р.Ф. Итс встречался с эстонскими переселенцами.

А как проходила сама практика?

Вот, и практика эта была интересна тем, что… Мы… как бы с нами был первый аспирант вообще на историческом факультете из Оксфордского университета в Англии. На нашей кафедре. Который занимался, пытался заниматься хантами-манси.

То есть он специально приехал в Россию?

 Ну, он учился. Да, вот здесь был аспирантом на кафедре на 3 года, как полагается.

То есть, ну, он первоначальное образование получил в Оксфорде, а потом пошёл в аспирантуру?

Да, вот, тогда были такие аспиранты. Потом после него была – она ещё жива. Филипп Лайтон, к сожалению, был достаточно слаб здоровьем, болен. У него был диабет, и он как бы отучился, но в науку просто уже не мог пойти, потому что у него по состоянию здоровья…

Это вот аспирант?

Аспирант, с которым мы ездили. И с нами был ещё, я не помню, как [звали], был человек – переводчик с английского, да.

А, то есть он ещё плохо разговаривал?

Он почти не разговаривал по-русски. Это вот создавало массу таких проблем мелких, да. Переводчик был не профессиональный этнограф, да и то мы с Р.Ф. Итсом –  и то Р.Ф. Итс объяснял ему, то я объяснял ему. То есть у нас вот такая была сложная [ситуация], беседы сложные. Понимаете, что все то, что он интересовался… но человек, который прекрасно владел английским языком, не всегда знал ответы на вопросы, которые его интересуют.

Ну, при этом, наверное, какую-нибудь, что-нибудь, какую-то информацию, наверное, привёз? Как это у них проходит исследование…

Ну, наверное, да, вот, вот, а потом у нас на кафедре через 2 года была. Был второй аспирант, аспирантка, да, из США, из Джорджтаунского университета. Марджери…

А, а, то есть в тот период было больше на кафедре этнографии таких случаев? Из-за того, что она вот только открылась?

Да-да, и то, да, и в принципе. Ну ведь иностранцев не пускали одних.

А на остальном историческом факультете таких случаев вот в тот период было меньше?

Да, и вот, вот поэтому кафедра возила, занималась с этим самым… Марджери Балзе-Мандельштам. У неё, фамилия. Это мы потом сохранили с ней такие добрые отношения. Когда судьба меня было занесла в Вашингтон, мы много общались. И… Вот она тоже отошла от науки сейчас, уже на пенсии. Да, но два года тому назад ещё была, несмотря ни на что. Да, она была очень… она знала русский язык, поэтому ей было намного легче.

А она изучала кого?

Ханты же и манси, да и у хантов-манси… Причём она защищала диссертации по погребальному обряду обских угров, и поэтому мы с ней как бы вот общались по этой части, да, поэтому тем более, что она знала [язык]. Вот и у неё… она довольно хорошо относилась к отечественной русской науке и много лет издавала такой ежегодник, в котором она переводила классиков советской этнографии на английский язык, начиная от Л.Я. Штернберга, В.Г. Богораза, и таким образом она как бы выступала посредником между американскими школами этнографическими и советскими, русскими, российскими. Вот так проходила учёба. Да, ну вот для университета это было то, что это военная кафедра, я уже сказал, да. Все мальчики по состоянию здоровья должны были присутствовать, заниматься военной кафедрой. Девочек учили на медицинских сестёр, да, а два факультета в университете из гуманитарных –  это восточный и филологический факультет – там готовили по так называемой программе спецпропаганда, то есть они должны были бы писать листовки, вести беседы с противником вероятным. Плюс они должны… могли… и их готовили как военных переводчиков, то есть армейскую военную лексиre. Ну, восточный факультет, конечно, это работа, соответственно, в Африке и на Востоке, чаще всего переводчиками военными. Поэтому, ну… А у нас на историческом факультете это был, наверное, самый сложный предмет, потому что он требовал понятия некое определённых технических знаний. Потому что почему-то кому-то когда-то приспичило в голову, чтобы из нас готовили военных офицеров-артиллеристов, очень далеко от истории, хотя бы могли бы тоже заниматься как бы политработниками или что-то быть. Ну так кому-то [пришло в голову]… И это вот создавало [трудности]. Плюс — это сейчас: тык-тык-тык-тык-тык, [а тогда] это все надо или в уме считать, или там арифметика, там определённые формулы рассчитывать, все это прочее, и надо было запоминать. Поэтому это вот было… Поэтому несколько, скажем, с нашего курса человек ушли, перешли на вечерний учиться, потому что эту проблему с военной кафедрой они не могли решить. Да, вот это вот такая [проблема]. Ну и что ещё? Да? Ну что в это время учёбы в университетской – это общее университетское. Конечно, это довольно часто привлекали к общественной работе, да, сегодня, наверное, такого нет, потому что существовал комсомол. Существовал студенческий профком, причём…

Профком есть, конечно, и сейчас.

Да, но тогда и комсомол, и профком были достаточно активные, сильные, и с ними считалась администрация, да, университета. Да, то есть ректорат. Хотя бы то, что и комитет комсомола, и профком находились вот в Ректорском флигеле. Знаешь, да? Вот это на первом этаже был профком, на втором этаже – комитет комсомола. Вот, и я год был зампредседателя студенческого профкома. Эти структуры формировались по как бы выдвижению факультетами кандидатур на профком, а потом внутри уже... И вот профком занимался, чем в первую очередь? В первую очередь занимался культурной работой, да, но это было совместно с комитетом ВЛКСМ. Ну, это участие в различных конкурсах исполнительских. Ну, тогда был в наше время, звучал университетский хор под руководством Г.М. Сандлера.

Он и с сейчас существует.

Да. Он выступал в городе и принимал участие в различных общесоюзных мероприятиях, и все это вот… это вот была такая вот [область], которую курировал профком, и, ну и комитет, ну и, соответственно, решались вопросы, связанные с финансированием поездок этого хора, да, там…

А какие были поездки?

Ну, они были по стране, конечно, за рубеж, по-моему, тогда не ездили, я не помню что-то, да, вот и вторая…

А вы сами ездили, участвовали в таких поездках?

Нет, я не пою, да, я на каких-то мероприятиях здесь принимал участие, да, когда приглашали просто, потому что у меня мой приятель, который хорошо пел, играл на гитаре, классику исполнял, он очень быстро туда стал одним из участников этого хора и приглашал на какие-то выступления, на какие-то мероприятия, потому что он имел как бы такой доступ, плюс, потому что и у нас билеты всегда были. Хор чаще выступал, соответственно, в Актовом зале университетском, ну, перед студентами и преподавателями. Вот, a вторая вот это… И второй большой объём деятельности, вот это, это оздоровительная работа. Сейчас я хочу… скажу, наверное, это ведь профком да, распределял бесплатные путёвки в санатории для студентов, на зимних каникулах в первую очередь и, соответственно летом, потому что это выделялись путёвки, выделялись профсоюзом работников просвещения и давались, то есть, опять же, выделялись квоты для каждого факультета, соответственно, каждый факультет по… Бюро профсоюзное, бюро каждого факультета определяло. Наша задача была понять – соответствует или не соответствует, да, потому что у нас были консультанты из поликлиники университетской, которая была тогда на истфаке, на первом этаже. Вот и вторая была… Это был профилакторий. Студенческий профилакторий, куда тоже по направлению из поликлиники студенты могли как бы отдохнуть. Они проходили, там, соответственно, врачебные медицинские обследования, занятия. Там прочее, прочее, прочее. И это полностью распределение шло через профком студенческий, поэтому устанавливалась очередь, там было, по-моему, 100 мест. Большой профилакторий был, куда студенты могли получить или на 2, или на 3 недели. Они жили в профилактории. Находился он, я не знаю, сейчас… вот за мостом, проспект… набережная Добролюбова, первый дом, который весь сейчас переделан – там было общежитие университетское, 6-е общежитие, а с той стороны, с проспекта Добролюбова, было 1-е общежитие.

А Вы жили [где]я?

Я последний год жил здесь, на Добролюбова. 2 года я жил в Петергофе. Вот у нас сложилась такая, ну, группа своих, мы, нас 5 человек. Мы фактически прожили почти 5 лет вместе. Первым ушёл один из моих приятелей. Женившись, ушёл, ушёл в дворники, получив комнату со своей женой, которая была тоже студентка, тоже с истфака, и они как бы… А место как бы за ним числилось, да и у нас как бы лишняя пустая койка была, да.

Мёртвые души, как это называют.

Да-да, а на 4-м курсе я женился, и я тоже вот ушёл из уже отсюда вот, с Мытнинского, да и, соответственно, тоже вторая мёртвая душа считалась.

Да, в общем, там оставшимся было удобно.

Ну так мы там и так встречались, бывали и прочее, прочее. Ну вот, вот так студенческая жизнь [видимо, отсылая к вопросу про мероприятия в студенческой жизни]. Это как-то вот, если что-то какое-то там андеграундное и прочее, прочее как бы не было. Особенно когда первые 2 года мы жили в Петергофе и там... Вообще ничего. Ну, мы ходили…

А какие-то мероприятия в самом Петергофе происходили?

Слушайте, по-моему, ничего такого я не помню, чтобы какое-то вот, в общем, такое оригинальное, да, может, какие-нибудь там танцы были. Да.

Литературные вечера?

Да, какие-то, да, вот. Ну, в Петергофе там было то, что вот один из тоже наших коллег, который ушёл, перешёл из-за военной кафедры на вечернее, но у него было за плечами педучилище, он был, у него… он был преподавателем физкультуры, и он, соответственно, быстренько устроился на спортивную кафедру сотрудником, и он проводил в Петергофе некоторые такие общеуниверситетские спортивные мероприятия, зимой, там, гонки, ещё что-то там.

Он собирал именно всех, кто общежития жил?

 Ну, общежитие, мы могли присоединиться, но они факультеты же отправляли. Вот знаете, да, да, ну он, он же как преподаватель кафедры, это организовывала спортивная кафедра университетская, и в университете же был такой внутренний чемпионат по разным видам спорта. То есть каждая кафедра, каждый факультет выдвигал свою команду. Сейчас, наверное, этого нету, конечно.

Сейчас есть только футбольная лига истфака.

Ну да, она позднее уже, мы уже здесь работали, было-было. Ребята собирались, там, раз в неделю играли в футбол восточники, с филфака, с истфака, такие не самые физкультурные спортивные факультеты. И вот они там играли. Я знаю, что вот тогда было. Вот так вот так, такая вот была, условно говоря, студенческая жизнь. Ну вот работа вот в профкоме, она дала массу знакомств университетских. У нас сейчас есть чат ребят, которые… с которыми мы вместе.

До сих пор есть?

Ну тогда-то не было, это вот 2 года тому назад там сделали чат, там и мы общаемся, там поздравляем друг друга, там, с праздниками, с днём рождения, и все, то есть, да, то есть. Кого-то уже нет, кого-то уже тоже уже, ну все уже в возрасте.

А с кем из известных людей вы тогда [познакомились], известных в университетском разрезе?

Ну, если в университете. Много было известных людей, да, то есть как, ну вот так получилось, что, например, я ещё слушал В.В. Мавродина^[7]. Я слушал лекции М.И. Артамонова^[8]. Слушал лекции С.Б. Окуня^[9], да, это были вот такие люди, известные на всю страну. Да, то есть, ещё там были люди, которые…

Мавродин, получается, у Вашего курса преподавал?

Ну да, тогда же деканы преподавали обязательно.

Сейчас, конечно, тоже преподают.

Ну, сейчас, например, я знаю, что директор, то есть декан истфака, он не имеет права продавать.

О имеет право преподавать, он у меня преподаёт.

Да? А он мне говорил, что не имеет права. Ну, может быть, может, было какое-то [правило].

Может, в бакалавриате нельзя, но у нас вот в магистратуре есть у него, да, он читает лекции. Там, наверное, ограничение по часам. То есть, ну, может быть…

Может быть, да, вот я просто нынешнего тоже прекрасно знаю и знал, потому что мы в один год заканчивали университет.

А Вы познакомились уже впоследствии или тогда?

Ну, мы знали друг друга, да, так, ну, а потом уже позже [начали общаться].

А сколько было примерно на курсе?

Если я не ошибаюсь, курс на истфаке был 75 человек.

Ну, сейчас больше, конечно, сейчас там больше сотни обычно.

Да, вот 75 человек, плюс там были ещё отдельные иностранцы, но их было немного, человек 10, да.

Ну сейчас больше, да.

Сейчас иностранцы те, которые раньше были наши. Сейчас из среднеазиатских республик – это уже все иностранцы, а тогда-то это были все наши, да, все закавказские республики, которые сейчас иностранцы, тогда все это были наши, иностранцами считались, да, скажем, откуда-нибудь... Ну, у нас учились несколько человек из Финляндии, были немцы, там, венгры. Ну вот аспиранты были из стран капитализма. Ну, африканцы были. Тоже только начинали в это время учиться. У нас на кафедре почти в каждом курсе было несколько человек африканцев, из разных стран. Ну а если вот из таких, с кем меня потом… как бы сталкивались, мы знали друг друга ещё по университету – такой был Александр Владимирович Прохоренко. [Имя?] уже ничего не говорит. Он сейчас зам М.Б. Пиотровского^[10], а был вице-губернатором города, председателем комитета внешних связей. Так раз, как раз он стал председателем комитета внешних связей после того, как Путина перевели в Москву. Да, он долго, он... Заканчивал филфак и был секретарём комитета ВЛКСМ, как бы мы да, и вот мы там общались,. там на каких-то ректорских мероприятиях. Ну, встречались, а потом он занимался.. Он преподавал некоторое время у нас на истфаке, потом пошёл по ССОД’овской линии. ССОД – термин тоже ничего не говорит. Союз [советских] обществ дружбы, совет [советских] обществ дружбы с зарубежными странами. Он долгое время, несколько работал в Хельсинки, был руководителем Центра русской культуры, советской культуры тогда, да, вот который сейчас Русской культуры существует, это вот ССОД’овская. Вот, он достаточно известный исследователь советско-финских отношений. Вот, потом он защитил докторскую диссертацию на истфаке. Кандидатская диссертация у него была филологическая. Он прекрасно знает финский язык, выступал переводчиком президента, премьер-министра, когда, да, были в хороших отношениях. Ну потому что Путин тоже же выходец из университета, да, а я потом с ним сталкивался, когда в [19]90-х, в начале [19]90-х гг. начинали формироваться вот эти национально-культурные объединения и в городе^[11] проблема, эта проблема, решалась Смольным^[12] через Комитет по внешним связям, поэтому мне приходилось с ним как-то возобновлять знакомство, потому что был момент, когда я был председателем Консультативного совета национально-культурных объединений города, и мне приходилось с ним общаться как бы по таким нашим специфическим вопросам. А туда я попал из-за того, что я как бы этнограф, да ещё как и работал в Институте этнографии, и, ну, как бы вот таким образом. Ну и Вы знаете, я ещё и председатель коми землячества, как бы теория и практика совмещалась в одном смысле. И с Прохоренко мы часто общались, сейчас меньше. Ну, иногда мы видимся, встречаемся вот это из таких выходцев, серьёзных – будем говорить, потому что из университета очень много людей вышло, и вот это вот практическая, да, студенческая работа, ну, плюс строительные отряды, привела к тому, что когда в [19]85 г. при Горбачёве были разрешены кооперативы и прочее^[13]… Вот как раз люди, которые прошли через стройотряды, через вот такую общественную деятельность, которые имели связи между собой и с различными хозяйственными структурами, они стали первыми бизнесменами, вот которые создавали научно-практические центры, научно-технические центры, в городах и вокруг которых начиналось вот это все самые ранние первые бизнес-проекты. Это тоже вот у нас было. Много из председателей профсоюзных организаций факультетов ушли с работы, пошли в начале, потому что они все проходили вот некое такое образование и плюс некие практические навыки. Ну это одна из форм… Вообще структуры: и комсомол, и профсоюз студенческий, – они же были одной из форм подготовки, ротации новых кадров. Люди, которые себя показали, могли что-то делать, то, соответственно, их потом продвигали уже на хозяйственную или партийную, или культурную работу.

Да, тогда я ещё хотела бы остановиться на вопросе, кто для Вас был наставником (и непосредственным или кого вы считали наставником)? Именно в университете. Кто ваш научный руководитель, получается?

Ну, это вот сложный вопрос, потому что, с одной стороны, не сложный и сложный, потому что, конечно, для нас, для этнографов, самым главным наставником был профессор Р.Ф. Итс. Да, его звали Папа Итс, да, который, к которому шли решать все проблемы возникающие: бытовые, хозяйственные, там ещё что-то. Ну он же и, условно говоря, направлял, показывал своим… своей деятельности, как надо себя вести. Недаром через его экспедиции прошла большая часть современных этнографов, да вот, поэтому и он показывал, как надо вести беседу, как надо общаться с информаторами, как надо общаться с представителями местной власти и прочее, прочее, прочее. Да, вот это вот как бы общая такая [помощь?]. Недаром через это прошли, потому что есть такой Борис [Ефимович] Винер, в Институте социологии [ФНИСЦ РАН], который когда-то сделал выборку вот такую защищённых кандидатских диссертаций по этнографии. И до сих пор профессор Р.Ф. Итс является, стоит на первом месте по числу выпущенных и защищённых аспирантов, хотя его уже давно нет. Поэтому, ну, тогда немножко другие правила были игры и нужно понимать, но вот… Так что он оказал большое влияние. Лично моим как бы научным руководителем был такой Борис Петрович Шишло. Он, к сожалению, достаточно давно уехал. Он живёт сейчас во Франции. Вот, он занимался Сибирью, и у него было, по-моему, чуть ли не до сих пор единственная диссертация по культу предков. Ну так вот случилось, что он уехал. Я с ним последний раз виделся в [20]19 г. в Париже, куда меня тоже судьба случайно занесла, и мы с ним провели долгий вечер, вспоминая всех и вся, и все вот это… молодость его и молодость [моя]. Да, это вот пример того, что как человек, который закончил вообще Академию художеств, искусство… по истории искусства, ушёл в этнографии и стал достаточно [хорошим этнографом].

А как так получилось?

Ну, это очень сложный такой вопрос. Когда должны были открыть кафедру, те люди, которые выступали за создание кафедры, не смогли ее возглавить. А приказ уже есть и Р.Ф. Итс был общественник и в партийных делах был привлечен,  был членом райкома партии, горкома партии. Ну, выбор пал на него. Он был назначен, для себя неожиданно, назначен заведующим кафедрой, и у него было был месяц, когда он должен был набрать преподавателей. И вот тогда ему по рекомендации коллег, значит, Б.П. Шишло пришёл к нему, А.В. Гадло пришёл к нему, которые были не…

Не этнографы?

Не этнографы. А.В. Гадло был археолог, но все равно, да. И вот в результате, значит, там остались. И был ещё Дмитрий [Глебович] Савинов, тоже археолог, да. То  есть вот как-то вот так вот ему пришлось набирать. Ну вот оказалось, что это, в общем-то, нормальный коллектив. Ему удалось сплотить всех, создать структуру, которая активно [работала]. Вот, поэтому… но Р.Ф. Итс ведь тоже сыграл самую большую роль в моей жизни. Он меня привёл сюда^[14], да, вот, вот так. Я ещё был студентом.

А как так получилось?

Ну, ну, перед этим тоже такая полудетективная история, когда я поступил на кафедру, я где-то уже со 2-го курса начал поддерживать контакты в Сыктывкаре с этнографами. Да вот и на 3-м курсе я уже был как бы свой человек, там, так нынче это поколение тоже уже ушло, взрослых уже фактически никого не осталось. Мне было обещано место в аспирантуре, потому что нужно было готовить кадры, да, специально, и вроде бы все шло хорошо-хорошо. Ну, вмешалось, как всегда, нечто необычное. Да, я женился. Я приехал и говорю: «Наверное, я не приеду к Вам. Мне говорят: «Да, хорошо, что ты сразу об этом сказал. Мы уже, – говорит, – знаем, у нас уже был случай такой, когда как бы человек приехал, отучился, уехал в Москву, да». Ну вот тогда, ну вот поэтому… и нужно было искать работу, да, в Ленинграде, у меня уже к 5-му курсу уже у меня ребёнок был, рос, и Р.Ф. Итс мне говорит: «Пойдём», – говорит. Я говорю: «Куда?» – «В Институт этнографии». Я говорю: «И что?».  «Да там человек нужен. Пойдём». Приходим. Тогда возглавляла такая Людмила Михайловна Сабурова, этнограф и славистка. Говорит: «Вот я привел к Вам человека. Я рекомендую, все будет хорошо». Вот, ну, и ушёл. Ну, мы с ним побеседовали. С ней побеседовали. Ну, ну и тоже попрощались. «Мы примем решение», да, как всегда, да. Через 2 или 3 дня Р.Ф. Итс мне говорит: «Ну что, ну иди, собирайся, иди, там, в отдел кадров, там тебя ждут, будут оформлять». Тогда же ведь была система, с одной стороны, у нас же для окончивших вуз была система распределения. Ну, всегда – «Ну, мы тебя оформим как свободный диплом», потому что, да. И вот я так как бы закончил со свободным дипломом и попал, и так всю свою жизнь и проработал.

Вас взяли уже, получается, сразу на научного сотрудника?

Нет, нет, нет, это тоже сложо, да, потому что я половину своей жизни был музейным человеком. Вот, я работал как бы в музейном отделе. Занимался оформлением документов музейных, каких-то ещё там, да, подготовкой выставок и прочее, прочее, прочее. Вот. И, наверное, как уже значит, я, поэтому, я довольно поздно защитился в [19]90 г. я защитился.

А защитились Вы, получается, здесь^[15]?

Здесь, да, да.

То есть уже не в университете?

Нет, да, в университете уже не было этнографического совета. Вот, поэтому совет был здесь, и поэтому я здесь защитился, и в [19]91 г. Р.Ф. Итс скоропостижно умер. И вот, ну вот, вот я так и здесь остался, пройдя разные моменты, разные. Я 10 лет возглавлял каф… не кафедру, Отдел этнографии восточных славян, у меня что-то все… 11 лет я был учёным секретарём диссертационного совета, через мои руки прошла, можно сказать, вся этнографическая элита Советского Союза, потому что защищаться люди больше любили в Ленинграде, чем в Москве.

А почему?

Ну вот такая традиция, что мы… у нас совет как бы более такой человеческий, Хотя, ну да, мы, потому что… суть заключается в том, что мы не допускали до защиты, если считали, что это не работа. То есть это сложный вопрос обсуждения, и мне вот приходилось этим заниматься, что вот мы не можем принять, да, хотя просьбы приходили от разных достаточно известных учёных, да. Ну, приходилось говорить, почему, почему, вот хорошо, вот давай, вот то-то то то-то исправь и приходи, если ты исправишь и все сделаешь, мы тебя защитим тогда. Потому что ты пойдёшь. Потому что у нас совет, с одной стороны, был более лояльный, но с другой стороны, с точки зрения науки, он стоял намертво. Да, если фуфло –  не проходило, вот поэтому вот и… Был ещё один момент, которого сейчас тоже нету. Но в советское время был. Я тоже долгое время был учёным секретарём по международным научным связям, такая была структура, она была и в университете, да, и в академии была, был этот самый – Отдел внешних связей, вот как раз ещё, ещё опять вспомнил А.В. Прохоренко. Потому что А.В. Прохоренко, когда вернулся из Финляндии, он был начальником Отдела внешних связей Ленинградского научного центра, мы тоже опять общались, поэтому… Основная это, это организация контактов между исследователями. Не так много ездили за границу наши сотрудники, но зато громадное количество западных исследователей приезжали сюда, чтобы встретиться, обсудить эти вопросы здесь. Вот, поэтому мне пришлось увидеть многих довольно известных исследователей. Мне приходилось организовывать пребывание здесь Тура Хейердала^[16], возвращаясь у него было, у него было 2 доклада, 2 лекции. Одна была в Академии наук, в большом зале, и вторая лекция была в [Русском] географическом обществе. Да, это вот залы, когда, когда как бы люди... Вот приходилось принимать сына Миклухо-Маклая, уже такого в возрасте, возрасте. Да, да, поэтому он не был учёным. Просто Академия наук его принимала по какому-то [другому поводу]. Организовывать ему культурную программу. И тогда я впервые столкнулся с такой очень организацией… А он оказался баптистом, да, и он мне говорит: вот он хочет встретиться с ленинградскими баптистами. Ну, я говорю, коллег, спрашиваю из Отдела внешних связей. Я говорю: «Человек хочет встретиться с баптистами». Я знал, что есть у нас община. «Ну, – говорит,  – мы организуем». Как же так вот сказать, да, и вот пришлось побывать на баптистских штундах, собраниях посидеть. Ну, было довольно много очень известных…

С Туром Хейердалом Вы тоже взаимодействовали, общались?

Ну, потому что он был, условно говоря, вот, принимающей организации был определён Институт этнографии. То есть мы должны были его… контактировать с ним, чтобы сопровождать, там, организовать посещение других каких-то учреждений и прочего.  Вот поэтому вот такие, это такая вот… Тоже это заняло определённое количество времени. И да, фактически я был им до [19]90 г., как будто бы Р.Ф. Итс чувствовал, что он может уйти. Мне он в январе говорит: «Все, бросай эту чертовщину. Вот, садись и доделывай диссертацию».

Ну, то есть он уже тогда, уже тогда, он, получается, был научным руководителем?

Он не был научным руководителем, ну, как, как директор. Научным руководителем у меня был Кирилл Васильевич Чистов, официальным, да, вот как бы, да, но Р.Ф. Итс как бы вот такой куратор, как бы, который определял, решал какие-то вопросы, обсудить быстренько, да и так получилось, что, если бы не он, так я бы, может быть, оттянул ещё это… Как-то нам казалось, что чего-то всегда не хватает. Он говорил: «Хватит, вперёд». Тогда защита была проще. Не надо было каких-то…

Защищались Вы на тему?..

Погребальный обряд коми, да. Вот. И у меня уже к этому был полевой материал, и все это собрано. Периодически я ездил в экспедиции. Ну, я в основном много ездил, с сыктывкарскими коллегами, хотя я был здесь. а, да, они меня приглашали, брали к себе, и мы как бы вот. Ну вот, вот такая, получается, ну, а университет, университет, конечно, он как бы сыграл такое, как любой, наверное, вуз для любого человека, который получает образование там так или иначе. Основа основ – не было бы его, не было бы, наверное, меня.

А как вы считаете, университет тогда и университет сейчас, насколько, представляется, он сильно отличается?

Ну, потому что изменилось время. Потому что сказать, что вот: тогда – хорошо, сегодня – плохо, – нельзя, потому что меняется форма, меняются люди, ведь уходят, ушли громадины, да. Сейчас, скажем, нельзя назвать, что есть такие люди, как, скажем, тот же В.В. Мавродин на историческом факультете, да, последней яркой фигурой был И.Я. Фроянов^[17]. Вокруг, вокруг которого как бы вот бурлило, да вот его… Нынче, я многих знаю, в приятельских отношениях с заведующими кафедрами и все прочее, прочее, да и кто-то ещё работает из моих однокурсников. Таких ярких фигур [нынче] нету. Поэтому и кажется, что вот этого шума вокруг нету, да. Если и есть шум, так какой-нибудь не очень хороший шлейф, да, типа вот О.В. Соколова^[18], которого я тоже знал. Да, и вот, и как-то вот таких ярких фигур в науке [нет]. Они работают как преподаватели, они работают со студентами, они выполняют свою, вот как бы профессиональную функцию. Ну, изменилась эпоха, изменилась, да. Ведь для советского времени очень было ещё значимо не только ты как учёный, да, а твоё, будем так говорить, политическое лицо. Когда ты активно занимался общественной работой, тебя как бы подымали да выдвигали, сейчас этого не нужно, [этого] нет и, соответственно, и фигур нету таких. Р.Ф. Итс был ещё и детский писатель. Он же написал громадное количество детских книг, такого этнографического уклона и склада. Поэтому… мне он… дома несколько его книг есть, которые потом, ну его. А потом у него есть книга, которая «К людям ради людей». И там он вывел всех своих учеников с кафедры, каждому посвятил некий отдельный рассказ. Он, конечно, фамилии не называет.

А про Вас не было?

Тоже там есть раздельчик. Ну, ну, он как бы вот, я думаю, был бы жив – он бы ещё много что сделал, и кафедру приподнял бы снова, д,а потому что тогда как раз этнография стала нужна. Вот в [19]90-х гг., когда началась вот эта вот сложная этноконфессиональная ситуация в стране, такая яркая. Он бы мог много сделать. А.В. Гадло, который пытался что-то, но у него не получалось такого, чтобы возглавить вот это. Почему фактически вот мы занимались этой проблемой организационной, да, вот у меня был коллега Николай Михайлович Гиенко, я не знаю, слышала ты или нет, ну, он восточник был, африканист, был депутатом Петросовета, да, ну и вот мы с ним как раз и… В какой-то степени через наши руки прошли все национально-культурные объединения. К сожалению, он трагически погиб, и до сих пор непонятны ни мотивы, ни... Ну, приписали ему эту почву, почву национально-культурной деятельности. Сам он был очень толковый африканист и занимался социологией племени, ещё такими проблемами. Поработавший в Африке в этих самых домах советской науки, через которые прошли многие сотрудники нашего института: восточники, африканисты. Это был повод, способ, оказаться в среде изучаемого народа изучаемой страны.

Ну вот когда вы учились, вы ощущали себя частью большой университетской семьи, частью корпорации университетской?

Н, конечно, потому что это… Всегда универсанты понимали и знали, да. Вот если ты куда-нибудь приезжаешь там, там, ой, я учился в университете, все ты понимаешь, уже, это как бы тебе… Ну, на самом деле ситуация была, что университет был частью имиджа города.

Ну, мне кажется, и сейчас, особенно в юбилей.

И вот, и когда ты куда-нибудь приезжаешь, начинаешь «вот я из Ленинграда», да, да. Кто-то говорит: «А я ФИНЭК заканчивал», да, это самое с военными, которые в Сибири, которые без них никуда не денешься, всегда: «О-о, мы учились в училище, артиллерийском училище, как его… в сухопутном училище», там это все сразу, как бы вот все, все проблемы решаются. И отношение к Ленинграду было всегда лучше, чем к Москве. Да, это как бы вот Ленинград, Ленинградский университет – это был как бы вот пропуск, да, вот. И, конечно, поэтому выпускники университета всегда как бы воспринимают себя как некую одну большую семью. Где-нибудь ты там бывала, потому что… вот и, скажем, университет же был и школой для других вузов. Помнишь, Сыктывкарский университет создавали кто? Выходцы из Ленинградского университета, да, их как бы почему-то в Тьмутаракань отправляли, когда в том же самом [19]67 г. начал создаваться… было решено создавать университет, причём университет… в университет не вошёл Коми пединститут, а университет создавался на пустом месте. Оттуда преподавателей нельзя было взять, потому что уже и так их еле-еле хватает, поэтому вот громадный большой десант был из Ленинградского университета, со всех факультетов. Поэтому и те, которые работали, вот я знаю несколько… некоторых людей, которые были, работали в университете там, ну вот это уже как будто как бы друзья, да, с одной стороны, коми, с другой стороны, они все закончили Ленинградский университет. И все, конечно, это вот, это как большая корпорация. У нас немножко не любят это слово, не упоминают, но на Западе университетские корпорации, они как бы… Ну и плюс как бы всегда помочь друг другу, чем можем.

Да, тогда ещё вопрос про творческую и культурную жизнь, тоже 1970-1980-х гг. Что занимало Ваши мысли тогда, какие Вы читали книги? Какие-то наиболее знаковые? Какие смотрели фильмы?

Вот, вот знаешь, вот я пытался подумать над этим. Ну, как-то не очень.

А может быть, по вашей теме какие-то знаковые работы? Тоже интересно.

Ну, профессиональная этнография, да, когда ты готовишься, ты читаешь в основном литературу теме.

А была, может быть, какая-то книга, которая наиболее на Вас повлияла, может быть, на Ваш подход к написанию своих статей, своих работ?

Ну, я бы не сказал, чтобы какого-то вот, такого-то что-то, да.

То есть все вместе.

Да, потому что, конечно, приходилось читать и что-то, которое как бы были общепрофессиональные, да. Скажем, Ю.В. Бромлей «Этнос и этнография»^[19], ты сказала про Л.Н. Гумилёва^[20]. Л.Н. Гумилёв, да, хотя я как бы и не общался напрямую с Гумилёвым, но какие-то как бы отголоски вот этой самой профессионального… профессиональной дискуссии между Л.Н. Гумилёвым и этнографами, да, как московскими, так и ленинградскими, потому что Л.Н. Гумилёв, условно говоря, не воспринимался должным образом. Он как специалист – да, но вот эта вот его теория пассионарности, которая не воспринималась с точки зрения… ну, будем говорить диалектики, да, философии, но не может ничего ниоткуда возникнуть и никуда не пойти. Сама по себе, так, скажем, его уважали как исследователя. И, ну вот как только доходило до теории этноса, они как бы вот, возникали такие вот серьёзные разногласия. У нас же ведь, когда говорят… ведь одна из форм вот такого вот… дискуссий в советское время, во всех научно-исследовательских институтах были так называемые философские семинары. Ну, это название такое, но на котором как раз обсуждались некие как бы проблемы для науки. Ну, у нас это, как всегда, проблема классов была. Проблема изменения общественных строев, структур. Плюс у нас ещё были антропологи, то есть это социальное и биологическое в человеческой культуре, в человеческом обществе. Вот и гумилевская, вот эта самая [теория], она была больше социальная и биологическая. Непонятная. Как один сподвижников Л.Н. Гумилёва, который работал вместе с ним, он как-то сказал, мы там общались, говорит: «Ну, понимаете, ведь он эту теорию выдвинул тогда, когда вот эта дискуссия между физиками и лириками. Физики все время пытались найти то, что объясняет ту или иную причину. А лирики – им… существует факт – и как бы все признают и не пытаются как-то вот, вот и, да, вот у него же тогда в окружении были физики, ядерщики, астрофизики. И вот они все пытались найти там то, что потом, потом выразилось в теории большого взрыва, да. То есть мы не знаем, но вот как бы вот объяснили – был взрыв, и началось расширение Вселенной, появляются планеты, там, там миллиарды лет и прочее, прочее. Так же и Л.Н. Гумилёв. В общем, он все время хотел найти вот точку, да, основу, первоначальное ядро, он не мог его найти. Вот он придумал слово пассионарность, что это вот некий какой-то, это синоним большого взрыва. Я бы так сказал. Да, в этнографии, в человеческой культуре. Вот мы не знаем, но вот случилось, вдруг хлынула оттуда, из Центральной Азии волна за волной, гунны, хунны и прочее, прочее. А почему это произошло. Хотя можно сказать, что да, это демографический взрыв. Это был момент, когда была создана основа для благоприятного хозяйства, а потом меняется климат. Есть нечего. Надо куда-то бежать. Я упрощаю немного, да. И пошли вот туда. А ему, естественно, да, такое вот очень не нравилось, ему нужно было найти что-то такое вот космическое, вот, и пассионарность – это же из космоса. И все эти вот обсуждения, которые были и позже, и когда я ещё учился. Ну, но тем не менее, к нему относились с уважением, да, есть человек, человек. Человек со сложной судьбой, а в нашей науке их было много: и на истфаке, и в институте, да, можно найти вот такое что-то вот. Не знаю, я ответил на все Ваши вопросы?

Да, ещё немного. Я хотела ещё про преподавание спросить. Получается, преподавать в других институтах, университетах вы начали уже…?

Нет, я, условно говоря, преподавал. Да, для меня это преподавание было не основным, да, то есть. Так случилось, что на истфаке я не преподавал никогда. Вот. Но с другой стороны, меня приглашали читать лекции. Вот как раз в начале 2000-х гг. был создан РХГА – сегодня Российская государственная христианская академия, а перед этим он назывался вместо академии университетом, там была создана кафедра финского языка и культуры. Владимир Николаевич Барышникова, с истфака. И вот он пригласил меня читать. Я там читал историю культуры Финляндии. Вроде бы, некому было читать. Я как бы его отработал курс и долгое время читал, пока специально существовал. То есть все мои преподавательские какие-то преподавания за пределами они были связаны с моими друзьями. С одной стороны, с друзьями. С другой стороны, моими интересами. Я долгое время преподавал, лет 10, наверное, в Институте технологии и дизайна, тоже после 2000-х гг., потому что, когда начинали создавать различные учебные курсы и прочее. И в тряпочке, это бывший технологии и дизайна, технические предметы уходили на второй план, пытались найти что-то свое, и вот на стыке гуманитарной науки и техники была создана кафедра художественной обработки материалов, которая фактически была создана на базе кафедры металловедения, то есть… И меня пригласили просто, опять же, через моих знакомых, что вот надо что-то, то-то, то-то, то-то. И я там отработал, разработал 2 курса, который один называется маркетинг ювелирных изделий.

 

Потому что это маркетинг, да, и контроль качества. Опять же, ювелирных изделий, потому что в тот момент хотели создать на… часть как бы на базе Института, Институт ювелирного искусства, но при том бардаке, который там был, есть и, наверное, будет, такое невозможно. Потому что ювелирное искусство оно, с одной стороны, такое художественное, свободное, но оно очень жёстко прикреплено к определённым понятиям, там, контроль за металлом, там ещё, там, ну, они не смогли организовать вот, вот эту систему, там эта кафедра существует до сих пор, и так она не превратилась в нечто такое. Ну, ну, в основном превратилось сейчас компьютерное моделирование, потому что у них нет базы, чтобы человек пришёл и сделал. У нас в стране есть только один институт, который этим занимается. Это в Костроме, Костромском политехническом институте создали факультет с жёсткими правилами, да, устроили там производство, и там люди учатся им. А здесь как-то вот это все закончилось. Вот, слава Богу, что сейчас есть компьютерные программы, в которых можно выпендриваться, не задумываясь. А можно ли это претворить в жизнь? То есть можно придумать все что угодно. Поэтому вот, вот эти были… И пока как бы мне самому не надоело это преподавать, я как бы преподавал.

А у Вас… Вы не осуществляли над кем-то научное руководство? Или у вас не было [учеников]?

Нет, нет, я только выступал в качестве оппонентов на дипломах там, потому что там очень много техники, механики, поэтому это мне в общем-то недоступно. То есть я в конце-то концов очень много все это понимал, но… Там все эти шарниры и прочее, прочее. Как сделать и как это будет действовать... Это, конечно, там они занимались. Ну и сейчас уже тоже, уже, уже эта техника уже ушла, да, остаётся только проектирование, обучение проектированию, вот и кто-то уходит. У нас же есть ювелирные производства, небольшие, небольшие и большие, к ним [уходит] работать, а кто-то (особенно там очень много девушек всегда было) –  торговать в ювелирном магазине.

Да, ещё вопрос. А вот получается, ну, известно, что вы возглавляете коми землячество, а вы начали интересоваться этим ещё тогда, когда учились или все-таки?

Это уже нет, это в [19]90-е гг., это вот начало, когда, когда началис…. Тогда вот у нас собралось здесь несколько человек выходцев из Республики Коми. Вот был Мато, который это такой, не знаю, ты, наверное, тоже не знаешь. Ой. Михаил, Михаил Дмитриевич, как же фамилия-то, Господи… Игнатов Михаил Дмитриевич, Игнатов был такой. Он сейчас в Сыктывкаре, жив ещё, но он старше меня. Он был достаточно известным в советское время кинорежиссёром-документалистом. Да, снимал фильмы. И вот у него… Потом был у нас Энгельс Васильевич Козлов, художник сыктывкарский, было ещё несколько человек, вот и когда вот… Мы были знакомы с М.Д. Игнатовым, и как-то он говорит, созванивались, периодически виделись. Он приходил ко мне сюда. «Давайте создадим». «Давайте создадим, что нам не создать-то?» Ну и вот мы собрались, подготовили все документы, провели более-менее такое собрание, народ поддержал и создали. Ну вот такая была дама, по фамилии Тенькина. Как же её, Господи-то, она очень быстро умерла. Михаил Дмитриевич ушёл, уехал в Сыктывкар, где он живёт сейчас. Ну и я остался один, и как бы вот этот воз тащу. Кому-то надо скинуть. Сейчас у меня будет после видеоконференция с Сыктывкаром, «Коми войт», они проводят, они решили проводить раз в месяц такие видеоконференции, видеособрания, они, они там сидят уже с 11 часов. Я им сказал, что я в 11 часов – я не могу. Вот если вы позволите мне, я после часу подсоединюсь, да, ну вот я не знаю.

Наверное, последний вопрос, такой философский: что для Вас университет?

Университет, можно сказать одним вопросом?

Да, можно.

Одним словом – alma mater, да, это вот, да, как вот понятие такое есть, это как бы, все, да. Конечно, сейчас это уже не все, но в какой-то момент: не было бы университета – наверное, не было меня.

Хорошо, спасибо.

Вот, потому что у меня с университетом, это вот действительно. Мои родители хотели, чтобы я поступил в Сыктывкарский пединститут.

Но Вы туда даже не поступали?

Нет, даже не пробовал. Нет, потому что я… удалось, захотел уже пойти так. Когда я не поступил, отец мне сказал, что «Ну, ну вот, а мог бы поступить…»

Но Вы не жалели?

Я не жалел, да вот, а потом уже весной [19]67 г., когда уже было понятно, что придётся пойти в армию, отец сказал маме, что «Я тебя прошу, к военкому не ходить». Хотя я знал военкома. Мои родители военкома знали, все можно было бы полюбовно решить. Да. «Пусть идёт в армию». Да, вот, поэтому как бы вот ради университета я в какой-то момент отказался от родительской помощи, да, хотелось пойти, как бы, может быть, если бы второй раз и не поступил, то третий раз бы, наверное, пошёл, но уже в Сыктывкарский университет, который тоже уже в это время, уже начал функционировать. Ну, ну, потому что, ну да, университет сделал меня. Да, подтолкнул меня, как бы Р.Ф. Итс меня, можно сказать, пинком привёл сюда работать. Да, а так бы пришлось бы, если бы не было что-то, может, сейчас судьба сложилась по-другому. Да, ну это мы сейчас видим, что… а тогда это был самый легкий путь становления. Так бы пришлось, может быть, тоже в школу пойти там, как мои коллеги проходили, и кто-то уехал в Сыктывкар. Ну вот, возможно, ты, наверное, слышала, такой, Михаил Борисович Рогачев.

Не слышала, но что-то знакомое.

Ну вот он мой сокомнатник, мы вместе 5 лет. Он закончил, он уехал по распределению в деревню, в Коми преподавать. Потом мы уже его вытаскивали из деревни в Коми филиал, понятно, общими усилиями там, да. И был достаточно известным человеком в Сыктывкаре, да, к сожалению, вот, в [20]20 г., в страшном ковидном, он вот умер от covid. Поэтому тоже вот, форма вот, корпоративных связей, да, друг друга поддерживать, если есть возможность. Если бы мы его не взяли, не добились бы, чтобы его взяли... Я не знаю, куда… он бы вернулся в Ригу к себе. Правда, у него уже жена была здесь, так что он был бы... Поэтому это же ведь в университете, и в Сыктывкарском университете, и в Коми научном центре, как люди, которые как бы заканчивали, там есть люди, заканчивавшие Ленинградский университет, Петербургский университет, да, они как бы все равно друг другу поддержка. Вот это вот университет – это тоже ещё вот, кроме alma mater, это ещё поддержка, то есть поддержка от коллег, с которыми можно что-то выяснить.

Да, тогда большое спасибо.

Да не за что.

Да, я тогда включаю запись.

 

^[1] Река Вымь также находится в Республике Коми, откуда родом и интервьюер, и интервьюируемый.

^[2] Лев Самуилович Клейн (1972-2019) – советский и российский историк, археолог, культурный антрополог, фольклорист, филолог-литературовед, историк науки. Один из основателей Европейского университета в Санкт-Петербурге.

^[3] Рудольф Фердинандович Итс (1928 – 1990) – советский этнограф, организатор и руководитель кафедры этнографии и антропологии исторического факультета ЛГУ, сотрудник, с 1982 года и до своей смерти заместитель директора по Ленинградской части Института этнографии АН СССР.

^[4] Александр Вильямович Гадло (1937 – 2002) — советский и российский этнограф-кавказовед, профессор, доктор исторических наук.

^[5] Илья Иосфивович Гохман (1928 – 2008) – советский и российский антрополог, этнограф. С 1968 по 2002 г. заведовал отделением антропологии Музея археологии и этнографии АН СССР (РАН). В 1968–2002 зав. отд. антропологии Музея археологии и этнографии АН СССР (РАН).

^[6] Интервью проходило в Музее этнографии и антропологии имени Петра Великого.

^[7] Владимир Васильевич Мавродин (1908 – 1987) – советский историк, специалист по истории древнерусской государственности. Заслуженный деятель науки РСФСР (1968). В память о В. В. Мавродине проводится ежегодная Всероссийская научная конференция «Мавродинские чтения».

^[8] Михаил Илларионович Артамонов (1898 – 1972) – русский и советский археолог и историк, основатель советской школы хазароведения, директор Государственного Эрмитажа (1951-1964) и и.о. ректора ЛГУ (1950).

^[9] Семен Бенцианович Окунь (1908 – 1972) – советский историк, специалист по декабристскому движению, истории армии и флота. Состоял членом ученых советов Центрального архива ВМФ, Педагогического института им. А.И. Герцена, членом художественного совета БДТ, руководимом Г.А. Товстоноговым,.

^[10] Михаил Борисович Пиотровский (род. 1944) – советский и российский ученый-востоковед, арабист, исламовед, директор Государственного Эрмитажа (с 1992 г.)

^[11] Имеется в виду Санкт-Петербург.

^[12] Имеется в виду Правительство Санкт-Петербурга, которое находится в здании Смольного института (поэтому администрацию в городе называют просто – «Смольный»).

^[13] Примечание: респондент здесь, говоря о разрешении кооперативов, говорит о начале экономической реформы вообще (действительно 1985 г.), однако закон о кооперации в СССР вышел в 1988 г.

^[14] В Музей этнографии и антропологии им. Петра Великого.

^[15] В Институте этнографии АН РАН (в Ленинградской части, существовавшей до 1991 г.).

^[16] Тур Хейердал (1914 – 2002) – известный норвежский археолог.

^[17] Игорь Яковлевич Фроянов (1936 – 2020) – известный советский и российский историк, общественный деятель, писатель.

^[18] Олег Валерьевич Соколов (род. 1956) – российский историк, наполеонист, осужденный за убийство аспирантки Анастасии Ещенко.

^[19] Юлиан Владимирович Бромлей (1921 – 1990) – советский ученый, историк и этнограф.

^[20] Лев Николаевич Гумилев (1912 – 1992) – советский ученый, историк, этнограф, автор пассионарной теории этногенеза.